Где хорошо живётся, там и отчизна. Кто же
Во сне всё то мог видеть, чело склонив на ложе,
Чем пользовался в жизни барон и наслаждался?
Имениями князя пришлец распоряжался
И в брак вступал с княгиней-вдовою, приносящей
В приданое два графства, все земли и блестящий
Великолепный замок, настолько знаменитый,
Что гости ежегодно с бесчисленною свитой
Из Англии, из Польши толпами наезжали,
Как будто чудеса их в том замке ожидали.
Так нечего дивиться, что, утром просыпаясь,
В пуху гагачьем нежась и словно в нём купаясь,
Барон, откинув полог индийский с кружевами,
Приветствовал луч солнца подобными словами:
«Где хорошо живётся, там и страна родная!»
И дёрнул ленту с кистью, так день свой начиная.
Тогда, как бы по взмаху жезла волшебниц, стройно
Вошла в покой фаланга нарядных слуг, спокойно
Беззвучно разместившись и в ожиданье дела
У самого порога как бы окаменела:
По выраженью только лица и глаз казалось
Понятным, что приказа покорно дожидалась.
Немецкая прислуга во фраках и манжетах
И в башмаках как будто лишь в первый раз надетых.
Тот с зеркалом, тот бритвы припас… Барон в постели
Приподнялся, и слуги к барону подлетели.
Несли пажи сорочку из белого батиста;
Когда ж барон облёкся в бельё, два камериста
Накинули на плечи ему халат расшитый
Цветами, словно роза, по ткани глянцевитой;
Свой день барон встречает всегда в таком халате.
Надев его — все знают — он хочет встать с кровати,
И, перед ним согнувшись, тогда, как по удару
В ладоши, два лакея приносят туфель пару
Из красной мягкой кожи марокской, с золотою
Звездой на туфле каждой. В ту обувь с быстротою,
Легко, как птицы в гнёзда, всегда нога входила
И по ковру, как по льду коньки, она скользила
К столу, где уже кофе дымясь готово было.
Лил камердинер кофе. Как статуя живая
Араб ждал с свежей трубкой и с фитилём зажжённым,
По первому же знаку он с чубуком сажённым
Склонялся пред бароном, фитиль свой раздувая.
Как на чалме турецкой в волнистых складках шали
Каменья дорогие на янтаре сверкали,
А сзади в то же время слуга-цирюльник живо
Барона стриг, гребёнкой причёсывал красиво,
Помадил жирным маслом, чтоб не были так жёстки
И глаже стали кудри, а чтоб не сбить причёски,
Обвязывал фуляром всю голову у пана
Узлом, напоминавшим подобие тюльпана.
Барон курил, пуская дым трубки на досуге
То в потолок покоя, то в нос своей прислуге.
Угадывая волю его, она склонилась
И вышла в те же двери, в которые явилась.
Барон один остался, пуская дым волнистый
То ко́льцами большими, то струйкою душистой.
Барон один остался, и мысль его, казалось,
В дыму том ароматном блуждала и терялась.
До янтаря касаясь устами, вероятно,
Он сильно был рассеян и бормотал невнятно,
Несвязно так, что если б мы слух насторожили —
Отрывистые фразы понятны б мало были.
Так, например, шептал он: «Где лучше нам живётся,
Там и отчизна наша, наш дом…
Нет лучше дома…
Что слава! Хлеб нам нужен, а слава — развлеченье!..
Несчастье умудряет! Живи, пока живётся;
А там пускай мир целый вверх дном перевернётся!»
Так он шептал, дав волю словам неуловимым,
Которые сливались с густым табачным дымом.
Мечтания барона нарушил мрак: затменье
Как будто бы настало для солнца в то мгновенье.
Две маленькие ручки, — барон узнал те ручки —
Негаданно закрыли ему глаза как тучки.
Он выпустил невольно из губ янтарь, сверкавший
От перлов драгоценных и на ковёр упавший.
Прижавши руку к сердцу с комической тоскою
И над собой махая слегка другой рукою,
Как иногда на муху иль бабочку мы машем
И отгоняем прочь их в саду фуляром нашим, —
Барон тяжёлым вздохом прервал своё молчанье,
И речь его звучала как комара жужжанье:
«Ах, если это счастье мои закрыло очи,
Принявши образ мрака, — пусть вечно длятся ночи,
А если это волны, что в бездну низвергают,
Так ласково и нежно в ничто нас обращают,
Пускай умру сейчас же как свечка потухая!..»
И голову всё ниже склонял барон, вздыхая.
Тогда одна из ручек мешать не стала глазу;
Барон, как бы очнувшись от обморока, сразу
От тьмы освобождённый, присматривался к свету,
И пред собой увидел смеясь в минуту эту
Он стройную фигуру, которая стояла
Как королева ночи вся в чёрном. Оттеняла
Такого ж цвета шляпка лицо её. Стан тонкий
Рельефней выставлялся под чёрной амазонкой —
Костюм знакомый дамам немецким и доныне.
В руке княгиня — это была сама княгиня —
Держала хлыст, который служил ей развлеченьем,
И грызла рукоятку с алмазным украшеньем.
Когда так забавлялся барон, слуга с докладом
Вбежал: «Гофрат с визитом пожаловал к вам на дом»…
Затем в дорожном платье с бичом в руке явился
Полсотни лет проживший мужчина, поклонился
И дружески, небрежно кивнувши головою,
Пожал барону руку. С поспешностью живою
Барон придвинул гостю одно из мягких кресел
С поклоном; гость вторично поклон ему отвесил.
Уселись оба молча. Барон распорядился,
И камердинер тотчас безмолвно устремился
В тот угол, где стояла из трубок пирамида,
И чубуки торчали различных форм и вида.
Чубук проворно выбрав в два локтя с половиной,
Слуга, привычный к делу такому, в миг единый
Набил для гостя трубку, сам закурил, с поклоном
Поднёс её гофрату и скрылся.
Гость с бароном
Без слов сидят и курят. Друзья при каждой встрече,
По нраву, по привычке всегда скупясь на речи,
Понять один другого умели очень скоро,
Не прибегая вовсе к словам для разговора:
Не звуками одними — к чему же утруждаться? —
Но и табачным дымом мысль может выражаться.
Гофрат, в себя вбирая густые клубы дыма,
Его фонтаном кверху пускал неутомимо;
Барон напротив правил совсем других держался —
Рот широко открывши, всю комнату старался
Густым наполнить дымом, как будто делал дело,
И облако, казалось, тогда над ним висело.
Гость сильно изумился. Короткий сделав роздых,
В себя всей силой лёгких вбирая свежий воздух,
Он дунул так, что разом дым синий расступился.
Тогда в пространстве чистом вновь потолок открылся
Как голубое небо, когда его лазури
Не затемняют тучи весною после бури.
Исполнив эту штуку, гофрат слегка нагнулся,
Схватив чубук свой длинный, вновь сильно затянулся
И, дымом рот наполнив затяжкою одною,
Шар выпустил огромный в арбуз величиною,
Который тихо, плавно стал кверху подниматься.
Однако, не желая никак в долгу остаться,
Барон пустил вдогонку за первым шаром новый
Шар маленький, но быстро достичь его готовый;
Когда ж они столкнулись, то оба величаво
Поплыли вновь, налево — один, другой направо.
Улыбкой поощривши подобный фокус ловкий,
Гофрат сам затянулся с особенной сноровкой
И рот раскрыл: в нём долго дым скопленный клубился,
Сгущался постепенно, волнами расходился
И вырвался наружу, в единое мгновенье,
Кольца принявши форму, повиснув без движенья
Над головой барона: вот-вот дым расплывётся, —
Но за кольцом барона ещё кольцо несётся,
За ним другое, третье, слетает с уст гофрата,
И каждое проходит чрез своего собрата.
Потом все эти кольца между собой слилися
И конусообразной фигурой разрослися…
Невольно содрогаясь, барон наш изумлялся,
Смотрел, но просто верить глазам своим боялся,
Что посреди германцев искусник есть подобный,
Который восхитил бы курильщиков Китая, —
Но сам желая фокус проделать бесподобный,
Барон тот конус
…
пер. Дмитрий Дмитриевич Минаев
