Чуть задернованная супесь
ползет с обрыва по кускам.
Деревья вниз глядят насупясь.
Тростник сухой по берегам.
И пляшут волны за буксиром
под жалобный напев гудка.
А небо над невзрачным миром —
бледней снятого молока…
Не расслюнявленным словечком —
ядреным словом, если б мог,
я рассказал бы этим речкам,
плетням, калиткам и крылечкам,
горшкам, ухватам, русским печкам,
о том, как в сердце их берег.
О той любви неразделенной,
с огнем непонятым в очах,
когда встречаешь изумленный
и провожаешь промолчав.
Как тот художник, сын раввина,
влюбившийся непоправимо,
о ком земля теперь тужит,
когда он мертвый в ней лежит.
