Андрею Коровину
Если к Черному морю однажды приехать — больным, одиноким, расстроенным,
если моря не видеть, а лишь представлять, словно Морис Дрюон.
Пить весь день, пить весь вечер, всю ночь коктебельский коньяк с непутевым Коровиным,
вспоминая все время другую Итаку — советских времен.
Мы там были и пили — по три шестьдесят две, в обычную русскую складчину,
но с французским душком были речи, и мысли, и помыслы все: революция, родина… только потом вечно скатывались в азиатчину:
всё про женщин, про баб, про бл*дей, и какой, мол, дурак Одиссей.
Мы там были на этой Итаке, скажи, мы клялись, что не будем такими же,
если что — не вернемся ни к падшей жене, ни к пропащей стране… Если к морю приехать больным, постаревшим, короче,
с затасканным имиджем — в темноте это Черное море по-черному черным вдвойне.
К опустевшему берегу, дикому пляжу спускается пьяная улица:
кто там голый по пояс стоит? Отвернусь от его наготы.
И на счет раз-два-три повернусь и увижу, что море совсем не волнуется,
что его не волнуют ни Понтий, ни Понт, ни чужие понты.
