… или открытое письмо XXIII съезду партии.
/В эпистолярном жанре/
Но мучительна и странна
Лишь одна дребезжит струна
А. Галич
Город незыблем ночами,
только дрожит временами
зданий уснувших огнями,
тяжким встречая молчаньем.
Между глухими стенами
камни ступень застенают,
звуки шагов разбросают,
эхом глухим отдавая.
Только шаги замолкают,
чувство то вновь возникает,
крепче отчаянье хватает,
давит меня и качает.
Время, расплавившись, тает,
тает, как снег перед маем,
медленно в ночь отступает,
все пустотой заливает.
О, как хочу я ночами
криком покрыть я молчанье,
но стенами, как сапогами,
раздавлен и страшно кричать мне.
День, начиная с рассвета,
медленно катит на город,
всюду читают газеты.
Я задремал ненадолго.
Днем это чувство глуше,
днем это чувство тише,
все-таки, если слушать,
можно опять услышать,
Можно почувствовать снова
то, что так тянет куда-то,
тянет покинуть город,
толпы, машины, плакаты.
Сколько же нужно терпенья
слушать – «Да здравствует! Браво!»,
все променявших на деньги,
все променявших на славу.
Тянет в зеленое поле
броситься вниз головою,
хочется вмяться до боли
в русскую землю щекою.
Чувство почти заключенья
многих из нас угнетает,
многие в тюрьмах неверья
выхода к вере не знают.
Мы не решаем на вече,
но ничего не забыли,
темными венами вещи
наши глаза не закрыли.
Ищем, но все не находим,
ищем – теряем скорее…
Так одиноко в пустые дороги
Вышли бойцы без идеи.
Помним, мы все не забыли,
как в предрассветные дали
другие бойцы выходили,
падали, снова вставали.
Только свинцом уплатили
вскоре их подвиги, пот их.
Вместо рассветов Россией
мрачные шли анекдоты.
Смерть – заместителю Ленина,
смерть – и главе Коминтерна.
В годы Гражданской изменник –
сам полководец победы.
Ну, завещанию Ленина
просто не вняли, допустим,
просто за власть столкновенье.
Было, так есть и так будет,
будет в любом государстве –
славы идеями цель
движет борьбою у власти.
Но дальше бесчинства сильней,
дальше намного страшнее,
черною буркой – рассветы,
чуть ни фашизма идеи.
Съезд? – Расстреляйте две трети.
Пишете? – Всех в заключенье…
Живопись, проза и стих –
только вождей прославленье
в форме, доступной для них.
То же – скульптура и драма.
Зодчества нет и на деле.
В музыке наша программа –
только Вано Мурадели.
Так по России блуждали
призраки средних веков,
даже науки страдали
в пламени жадных костров.
Степь оставляя отчизне,
сволочь доносы писала,
греясь поленьями жизни,
лес по России сжигала.
В партии все онемели.
В щепки леса превращали
только ли изверги Берии?
Только ли мнительный Сталин?
Может быть вы позабыли,
те, кто сидели у власти, —
в том аппарате насилья
ваше прямое участье.
В прошлом повинных в бесчинствах
место – не власти кормило.
За соучастье в убийствах
место – скамья подсудимых.
Вы, уничтожив улики,
скрывшись под именем «Ленин»,
учите нас и кричите,
снова идя в наступленье.
Вы просчитались немного –
мы от идей не зверели.
Тем, кто не верует в Бога,
трудно и в черта поверить.
С тем и блуждаем молчаньем,
страшным молчаньем неверья,
мы разворованы вами,
нам остаются мгновенья.
Нас заливает, качает
в море свершений, и Время
каждый к себе подгребает.
Только мгновению веря,
жизни свои раздавая,
ищем в мгновеньи спасенья,
сами себя затопляя.
Все мы уходим в мгновенье,
все мы уходим, как тонем,
в муки любовных волнений
и от себя, чтоб не помнить,
уходим в угар опьяненья.
Те, кто забыться не могут
водкой, футболом и твистом,
выбрав иную дорогу,
тоже уходят от мыслей.
Молча уходят от страха –
так, одиноко, особенно,
в храмы Великого Баха,
в драмы симфоний Бетховена.
Тот, кто всегда почитая
гений бессмертных мгновений,
все-таки сам пожелает
встать на дорогу творенья, —
тот оклеветан, оплеван,
тот обречен на гоненье,
если не скажет хоть слова
против высокого мненья,
против высокого вкуса.
Разве имеет значенье,
что у вождей об искусстве
нет никаких представлений?
Вы не забыли о старом?
Было. Но все не прошло.
Лезете снова с указом,
как нам творить, да и что.
Право какое имели
нас обокрасть на стремленьи?
Нет у нас веры идеям,
к которым идут с преступленьем.
