В молодости любил я
пышные одеянья,
Старость пришла — и эта
любовь моя не ослабла:
К поясу постоянно
привешен меч драгоценный,
На голове ношу я
высокую свою шапку.
Жемчужины на одежде
сверкают, подобно лунам,
Сияют мои подвески —
они из бесценной яшмы.
В грязном и мутном мире
никто обо мне не знает,
Но я на него, в гордыне,
вниманья не обращаю.
Впряжен в мою колесницу
черный дракон рогатый,
А пристяжными — пара
безрогих драконов белых.
Хотел бы я вместе с Шунем
бродить вечерами вместе —
Бродить с ним и любоваться
яшмовыми садами!
Я медленно поднимаюсь
на горный хребет Куэньлуня,
Я выпиваю настойку
из белой толченой яшмы,-
Хочу я быть долголетним,
подобно земле и небу,
И светлым я быть желаю,
подобно луне и солнцу.
Мне скорбно, что здесь, на юге,
никто обо мне не знает,
Переправляюсь утром
через бурные реки.
У острова я поднимаюсь
на неизвестный берег,
Порывы зимнего ветра
пронизывают нещадно.
И я коней распрягаю —
пускай погуляют вволю,
Пусть постоит колесница
возле зимнего леса.
И отплываю в лодке
вверх по реке широкой,
Гребцы поднимают весла
и опускают плавно.
Но лодка медлит и медлит,
двигаться не желая,
Вертится в водовороте,
как бы прикована к месту.
Я из Ванчжу уехал
ранним холодным утром
И только вечером поздним
заночевал в Чэньяне.
Нужно хранить постоянно
силу и твердость духа
И не скорбеть в печали
о дальнем своем изгнанье,
Но, к Сюйпу подъезжая,
начал я колебаться,
Я сомневаться начал —
какую выбрать дорогу?
По берегам обоим
лес и суров и мрачен,
Там обитают в чаще
полчища обезьяньи.
Каменных гор вершины
там заслоняют солнце,
А на земле угрюмой —
темень, роса и сырость.
Медленно снег ложится
и покрывает землю,
И облака клубятся,
в небе плывя над миром.
Жаль, что мне жизнь отныне
радости не приносит,
Что я живу одиноко,
скрываясь в горах и скалах.
Но изменить не могу я
старое свое сердце —
Так суждено в печали
мне пребывать до смерти.
Цзе-юй обрил себе голову,
Сан Ху не имел одежды.
Преданных — изгоняют,
мудрых — лишают славы.
Прислали меч У Цзы-сюю —
и умер мудрый сановник,
И у Би Ганя сердце
вырезали жестоко.
Значит, и раньше в мире
было так, как и ныне, —
Что же роптать теперь мне,
жалуясь на соседей?
За то, что всегда ищу я
прямую дорогу к правде —
За это в страданьях должен
я пребывать до смерти.
Птицы луань и феникс
давно уже улетели,
Ласточки и вороны
вьют во дворцах гнезда,
Лотоса лист опавший
сохнет у края дороги.
Давно уже называют
зловоние ароматом,
Свет называют тьмою,
день называют ночью.
Верю в себя — и все же
мечется скорбный дух мой.
