Гил Моррис — Роберт Бернс

Гил Моррис сыном эрла был,
Но всюду славен он
Не за богатое житье
И не за гордый тон,
А из-за леди молодой
Из Кэрронских сторон.
«О, где гонец, кому чулки
Мне с башмаками дать?
Пусть к лорду Барнарду спешит —
К нам леди в гости звать!
О Вилли, быть тебе гонцом,
Подходишь ты вполне,
И, где другой пойдет пешком,
Помчишься на коне!»
«О нет! О нет, мой господин!
Задача не но мне!
Я ехать к Барнарду боюсь
С письмом к его жене.
«Мой Вилли, милый Вилли мой,
Мой птенчик дорогой,
Меня ослушаться нельзя —
Ступай и — бог с тобой!»
«Нет! Нет! Мой добрый господин!
Зеленый лес — твой дом!
Оставь свой замысел, оставь,
Чтоб не жалеть потом!»
«Скачи к ним в замок, я сказал,
К нам госпожу зови!
А не исполнишь мой приказ —
Умоешься в крови!
Пусть плащ принять благоволит,
Весь в золоте, с каймой,
Пускай придет совсем одна,
Чтоб свидеться со мной.
Отдай рубашку ей мою,
Что вышита крестом,
И поскорей проси прийти,
Чтоб лорд не знал о том».
«Ну что ж! Я выполню приказ,
Но месть найдет тебя,
Не хочешь слушать слов моих,
Пеняй же на себя.
Лорд Барнард мощен и свиреп,
Не терпит сраму он,
И ты до вечера поймешь,
Сколь мало ты силен!
Приказ твой — для меня закон,
Но горе будет, знай!
Все обернется не добром —
Сам на себя пеняй!»
И, мост разбитый повстречав,
Он лук сгибал и плыл,
И, на зеленый луг ступив,
Бежал что было сил.
И, к замку Барнарда примчав,
Не крикнул: «Отвори!» —
А в стену лук упер и — прыг! —
И тотчас был внутри!
Он страже слова не сказал
О деле о своем,
А прямо в зал прошел, где все
Сидели за столом.
«Привет, милорд и госпожа!
Я с делом и спешу!
Вас, госпожа, в зеленый лес
Пожаловать прошу.
Благоволите плащ принять
Весь в золоте с каймой.
А посетить зеленый лес
Вам велено одной.
Не эту ли рубашку вы
Расшили всю крестом?
Гил Моррис вас просил прийти,
Чтоб лорд не знал о том».
Но леди топнула ногой
И бровью повела,
И речь ответная ее
Достойною была:
«Ты, верно, к горничной моей
И спутал имена!»
«Нет, к леди Барнард послан я.
По-моему, вы — она!»
Тут хитрая мамка с дитем на руках
Молвила в стороне:
«Если это Гил Моррис послал,
Очень приятно мне!»
«Ты врешь, негодница мамка, врешь!
Ибо для лжи создана!
Я к леди Барнард послан был.
По-моему, ты — не она!»
Но грозный Барнард между тем
Озлился и вспылил;
Забыв себя, дубовый стол
Он пнул, что было сил,—
И утварь всю, и серебро
Сломал и перебил.
«Эй, платье лучшее свое
Снимай, жена, с крюка!
Пойду взгляну в зеленый лес
На твоего дружка!»
«Лорд Барнард, не ходи туда,
Останься дома, лорд;
Известно всем, что ты жесток
Не менее, чем горд».
Сидит Гил Моррис в зеленом лесу,
Насвистывает и поет:
«О, почему сюда люди идут,
А мать моя не идет?»
Как пряжа златая Минервы самой,
Злато его волос.
Губы, точно розы в росе,
Дыханье — душистей роз.
Чело его, словно горный снег,
Над которым встал рассвет.
Глаза его озер голубей.
А щеки — маков цвет.
Одет Гил Моргрис в зеленый наряд
Цвета юной весны.
И долину он заставил звенеть,
Как дрозд с верхушки сосны.
Лорд Барнард явился в зеленый лес,
Томясь от горя и зла, —
Гил Моррис причесывает меж тем
Волосы вкруг чела.
И слышит лорд Барнард, как тот поет;
А песня такой была,
Что ярость любую могла унять,
Отчаянье — не могла.
«Не странно, не странно, Гил Моррис, мне,
Что леди ты всех милей.
И пяди нет на теле моем
Светлее пятки твоей.
Красив ты, Гил Моррис, но сам и пеняй
Теперь на свою красу.
Прощайся с прекрасной своей головой —
Я в замок ее унесу».
И выхватил он булатный клинок,
И жарко блеснул клинок,
И голову Гила, что краше нет,
Жестокий удар отсек.
Прекрасную голову лорд приказал
Насадить на копье
И распоследнему смерду велел
В замок нести ее.
Он тело Гила Морриса взял,
Седла поперек взвалил,
И привез его в расписной покой,
И на постель положил.
Леди глядит из узких бойниц,
Бледная точно смерть,
И видит, голову на копье
Несет распоследний смерд.
«Я эту голову больше люблю
И эту светлую прядь,
Чем лорда Барнарда с графством его,
Которое не обскакать.
Я Гила Морриса своего
Любила, как никого!»
И в подбородок она и в уста
Давай целовать его.
«В отцовском дому я тебя зачала,
Ославив отцовский дом.
Растила в добром зеленом лесу
Под проливным дождем.
Сидела, бывало, у зыбки твоей,
Боясь тебя разбудить.
Теперь мне к могиле твоей ходить —
Соленые слезы лить!»
Потом целовала щеку в крови
И подбородок в крови:
«Никто и ничто не заменят мне
Этой моей любви!»
«Негодная грешница, прочь от меня!
Твое искупленье — смерть!
Да знал бы я, что он тебе сын,
Как бы я мог посметь?!»
«О! Не кори, лорд Барнард, не мучь
Злосчастную ты меня!
Пронзи мне сердце кровавым клинком,
Чтоб не видеть мне бела дня!
И если Гила Морриса смерть
Твою ревность унять могла,
Сгуби, лорд Барнард, тогда и меня,
Тебе не желавшую зла!»
«Теперь ни тьма, ни белый свет
Не уймут моей маеты,—
Я стану скорбеть, я стану точить
Слезы до слепоты.
Достаточно крови пролил я —
К чему еще кровь твоя?
О, почему вместо вас двоих
Бесславно не умер я?
Мне горше горя слезы твои —
Но как я мог, как я мог
Своею проклятою рукой
Вонзить в него клинок?
Не смоют слезы, госпожа,
Содеянного во зле!
Вот голова его на копье,
Вот кровь на сырой земле.
Десницу я проклял за этот удар,
Сердце — за злую мысль,
Ноги за то, что в лесную дебрь
Безудержно понеслись!
И горевать я стану о нем,
Как если б он сын мне, был!
И не забуду страшного дня,
Когда я его сгубил!»