Правитель гордый, разумом велик,
Спустил свирепых псов раздора,
Науськав свору их на материк
И океанские просторы;
И для того, чтоб обуздать их пыл,
Чтобы продлить их исступленье,
Он предал пламени, он обратил
В пустыню нивы и селенья;
Лил кровь, как воду, холоден и строг,
И, гнев народный презирая,
Невыносимым бременем налег
На плечи собственного края;
И, расточив, как раненый боец,
Свою чудовищную силу,
Снедаем тщетной злобой, наконец
Сошел безвременно в могилу.
А все к чему? — Чтоб уготовить крах
Усильям Франции прекрасной,
Кто род людской, всем деспотам на страх,
Звала к свободе речью страстной;
Чтоб грубо оплевать ее порыв
К Британии, сестре надменной,
Кто все ж, пятнадцать лет спустя, избыв
Лишения поры военной,
Отвергла старину, резка, пряма,
И, не вступая в спор кровавый,
Рукою твердой занесла сама
Топор на дерево державы!
О Вильям Питт, верховный рулевой,
О кормчий с трезвой головою,
Воистину рожок латунный твой
Царил над силой буревою!
Невозмутим и непоколебим,
Ты бодрствовал над бездной водной
И, как Нептун, мог окриком одним
Смирять великий вал народный.
Прошло пятнадцать лет, о Вильям Питт,
Подумать — век обычной птицы, —
И вот уж сызнова поток спешит
На путь запретный обратиться.
О, если б не был ад тобой пленен,
Он осмеял тебя кругом бы, —
Ничтожный срок — неужто стоил он
Той беспримерной гекатомбы?
О, стоило ль, судьбе наперекор,
Слать дождь кровавый неустанно
И в плащ багряный облекать простор
Материка и океана?
