Бог несчастных, мрачный дух у стойки,
Родич можжевелевой настойки,
Ядовитый северный наш Вакх!
Вот в невразумительных словах
В честь твою составлена кантата.
Эту песню жалобно когда-то
Черт луженой глоткой подпевал,
Затевая адский карнавал.
Это память о веселых гимнах,
Что во славу ураганов зимних
Пел нормандец, пенной брагой пьян,
Слушая, как воет океан.
Этот вой еще грубей, пожалуй,
Чем когда кентавров рать бежала
И раскатом страшных голосов
Оглашала глубину лесов.
Площадной божок! Тебе людское
Прозябанье в бедах и в покое.
Все тебе — все скверы, все мосты,
Все задворки черной нищеты,
Вся земля в плаще туманной ночи.
И когда, воспламеняя очи,
Веселишься ты, людей губя,
Сам Спаситель не святей тебя.
Каждый душу на прилавок кинет,
Мигом детство розовое сгинет,
Осквернят седины старики,
Мигом бросят вахту моряки,
Женщина зимой во тьме кромешной
Все продаст, вплоть до рубашки грешной.
Джина, джина! Наливай полней,
Чтобы волны золотых огней
Дивное несли самозабвенье,
Сладострастный трепет на мгновенье.
Это двери в рай, а не питье,
Горемык бездомных забытье!
К черту шерри-бренди и малагу,
Все, что старой Англии на благо
Бродит в погребах материка!
Дорогая влага нам горька,
И в сравненье с джином та водица
Согревать расслабленных годится,
Взбадривать, рассеивать недуг,
Разжигать тщедушный, вялый дух.
Для других — веселье пьяных ночек,
Хороводы вкруг тяжелых бочек,
Буйный хохот, пляску там найдешь,
Жар любви, живую молодежь!
Нет! От джина мы уж не пылаем,
Женской ласки больше не желаем.
Это пойло мы в себя вольем,
Чтобы отыскать забвенье в нем.
Здравствуй, джин! В грязи ночной таверны
Встань, безумье, как хозяин скверный,
Расставляй нам кружки, идиот!
Смерть накатит, — часу не пройдет.
Смерть не дремлет. У нее обычай:
Костяной ладонью с силой бычьей
Сеять плюхи, не жалеть пинков
Беднякам английских кабаков.
Тиф или чума на всех кладбищах
Не уложит в землю стольких нищих,
Лихорадка по размывам рек
Стольких не наделает калек.
Кожа пожелтеет, как булыжник,
Потускнеет пламя глаз недвижных,
Ошалеет мозг, трезвон в ушах, —
Только тяжелее станет шаг.
И, как пулей скошенная кляча,
Пьяный рухнет, ноги раскоряча,
Стукнется о камень головой
И уже не встанет с мостовой.
Так, не расставаясь с тяжким бредом,
Будет он и погребенью предан.
Впавших в этот роковой недуг
Мнет телега или бьет битюг.
Тот, в дупло пихнувши все наследство,
Вешает на черный сук скелет свой.
Глядь, — шагнул на шаткий мост иной,
Прыгнул спьяну в омут ледяной.
Всюду джин глушит, калечит, валит,
Всюду смерть на жертву зубы скалит.
Мать — и та, квартала не пройдя,
Выпустит из глупых рук дитя.
На глазах у женщин забубенных
Разбивает голову ребенок.
