Кораблям в холодном море ломит кости белый пар,
А лунный свет иллюминаторы прошиб.
А первый иней белит мачты, словно призрачный маляр,
И ревматичен шпангоутов скрип…
Говорят, на нашей шхуне объявился домовой —
Влюбленный в плаванья, бездомный домовой!
Его приметил рулевой,
В чем поручился головой,
И не чужой, а своей головой!
Домовой
Заглянул к матросу в рубку,
Закурил на юте трубку
И журнал облизнул судовой
(Ах, бездомный домовой,
Корабельный домовой!) —
И под завесой пропал дымовой…
…Перевернутый бочонок,
на бочонке первый снег.
Куда-то влево уплывают острова.
Как с перевязанной щекою истомленный человек,
Луна ущербная в небе крива.
Кок заметил: «Если встретил
домового ты,
чудак,
То не разбалтывай про это никому!»
А рулевой про домового разболтал,
и это знак,
Что домовой не являлся ему.
Что не ходил к матросу в рубку,
Не курил на юте трубку,
Не мелькал в хитрой мгле за кормой…
Корабельный домовой,
Ах, подай нам голос твой!
Ау! Ау!
Ай-ай-ай!
Ой-ой-ой!
Загляни к матросу в рубку!
Закури на юте трубку!
Рукавичкой махни меховой!..
Волны пенные кипят,
И шпангоуты скрипят,
И у штурвала грустит рулевой…
