Во Франкфурте, в жаркие времена
Сорок восьмого года,
Собрался парламент решать судьбу
Немецкого народа.
Там белая дама являлась в те дни,
Едва наступали потемки, —
Предвестница бед, известная всем
Под именем экономки.
Издревле по Рёмеру, говорят,
Блуждает тот призрак унылый,
Когда начинает проказить народ
В моей Германии милой.
И сам я видал, как бродила она
По анфиладам вдоль спален,
Вдоль опустелых покоев, где хлам
Средневековья навален.
В руках светильник и связка ключей,
Пронзительны острые взоры.
Она открывала большие лари,
И лязгали ржаво затворы.
Там знаки достоинства кайзеров спят,
Там спит погребенная слава,
Там Золотая булла лежит,
Корона, и скипетр, и держава.
Пурпурная мантия кайзеров там,
Отребье, смердящее гнилью,
Германской империи гардероб,
Изъеденный молью и пылью.
И экономка, окинув весь хлам
Неодобрительным взглядом,
Вскричала, зажав с отвращением нос:
«Тут все пропитано смрадом!
Все провоняло мышиным дерьмом,
Заплесневело, истлело.
В сиятельной рвани нечисть кишит,
Материю моль проела.
А мантия гордых королей
Немало видов видала, —
Она родильным домом была
Для кошек всего квартала!
Ее не очистить! Даруй господь
Грядущему кайзеру силы!
Ведь он из этой мантии блох
Не выведет до могилы!
А знайте, если у кайзеров зуд,
Должны чесаться народы!
О немцы! Боюсь, натерпитесь вы
От блох королевской породы!
На что вам держать монарха и блох?
Убор средневековый
Истлел и заржавлен, и новая жизнь
Одежды требует новой.
Недаром сказал немецкий поэт,
Придя к Барбароссе в Кифгайзер:
«Ведь если трезво на вещи смотреть —
На кой нам дьявол кайзер?»
Но если без кайзера вам не житье, —
Да не смутит вас лукавый!
О милые немцы, не дайте прельстить
Себя умом или славой!
Не ставьте патриция над собой,
Возьмите плебея, мужлана,
Не избирайте лису или льва,
Поставьте монархом барана!
Да будет им Кобес, кёльнский дурак,
Колониева порода.
Он в глупости гений: замыслит обман —
И все ж не обманет народа.
Чурбан всегда наилучший монарх,
Эзоп доказал это басней:
Вас, бедных лягушек, он не сожрет, —
Лягушкам аист опасней.
Не будет Кобес Нероном для вас,
Не станет ……. без нужды.
Столь: мягкому сердцу стиля — модерн
Жестокоста варваров чужды.
То сердце спесиво отвергли купцы;
От них оскорбленно отпрянув,
Илоту ремесел в объятья упал,
И стал он цветком грубиянов.
Ремесленные бурши сочли
Властителем слова невежду.
Он с ними делил их последний кусок,
В нем видели гордость, надежду.
Гордились тем, что он презирал
Все университеты,
Что книги писал из себя самого
И отвергал факультеты.
О да, своими силами он
Обрел невежество разом, —
Не иностранной наукой был
Загублен в мозгу его разум.
Абстракциям философских систем
Он не поддался нимало:
Ведь Кобес — характер! Он — это он!
Меняться ему не пристало.
Стереотипную слезу
Он выжимает охотно;
Густая глупость на губах
Расположилась вольготно.
Он ноет, болтает, — но что за речь!
В ней виден ослиный норов!
Одна из дам родила осла,
Наслушавшись тех разговоров.
Он пишет книги и вяжет чулки,
Досуги размечены строго.
Чулки, которые он вязал,
Нашли поклонников много.
И музы и Феб убеждали его
Отдаться вязанью всецело:
При виде пиита с пером в руке
У них внутри холодело.
Ведь сами функи — Кёльна бойцы —
К вязанью некогда льнули,
Но меч у них не ржавел, хоть они
Вязали на карауле.
Стань Кобес кайзером — функов былых
Он воскресит благосклонно.
Лихая дружина будет при нем
Служить опорой трона.
Мечтает во Францию вторгнуться он
Начальником войска такого,
Эльзас-Лотарингский, Бургундский край
Вернуть Германии снова.
Но не тревожьтесь, он будет сидеть
Среди домашнего хлама,
Над воплощеньем идеи святой —
Достройкой Кёльнского храма.
Зато коль достроит — придется врагам
Узнать, где зимуют раки:
Пойдет наш Кобес расправу творить
И всыплет французу-собаке.
И Лотарингию и Эльзас
Он разом отнимет у вора,
Бургундию начисто отберет,
Закончив постройку собора.
О немцы! Будьте верны себе!
Ищите кайзера дельно!
Пусть будет им карнавальный король,
Наш Кобес Первый из Кельна.
Весь кёльнский масленичный союз
Ему в министерство годится.
Министры — хлыщи в шутовском колпаке,
В гербе — вязальная спица.
Рейхсканцлер — Дрикес, и титул его —
Граф Дрикес фон Дрикесгайзер,
А рейхсметресса — Марицебилль, —
С ней не завшивеет кайзер!
Наш Кобес в Кёльне воздвигнет престол:
Святыня — в священном месте!
И кёльнцы иллюминируют Кёльн
При этой радостной вести.
Колокола — чугунные псы —
Залают, приветствуя флаги,
Проснутся три святых волхва,
Покинут свои саркофаги.
И выйдут на волю, костями стуча,
Блаженно резвясь и танцуя.
И «кирие элейсон»1 запоют
И возгласят «Аллилуйя…»
Так кончила белая дама речь
И громко захохотала,
И эхо зловеще гремело во мгле
Под сводами гулкого зала.
