Из Киплинга
О, Запад есть Запад. Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде,
Пока души не вывернет, как потроха. Всевышний на Страшном суде.
Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу.
Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!
Кемал бежал с двадцатью людьми в края, где крепок адат,
И кобылу полковника, гордость его, увел из-под носа солдат.
В конюшню нырнул ни свет ни заря, когда проскрипел дергач,
Шипы крутанул и подковы прочь! Пальцами в гриву — и вскачь!
И полковничий сын, разведчик лихой, в огонь водивший отряд.
Сказал: — Неужто, ребята мои, от нас уйдет конокрад?
И тогда в ответ встал Мохамед, Россальдара славного сын:
— Кемала ловить — все равно что ловить рассветный туман долин.
Он в сумерки пройдет Абазай, в Бонайре встретит зарю.
Но форт Букло ему, как назло, не миновать, говорю.
И если галопом к форту Букло, быстрее, чем птица на юг…
Бог помощь! У входа в ущелье Джагей схлестнемся, и вору каюк!
Но если прошел он ущелье Джагей, назад вороти коней.
Там люди Кемала, им нет числа, они как в поле репей!
Справа скала. И слева — скала. Терновник, и небо мертво.
И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого. —
Полковничий сын вскочил на коня. Конь — адский котел его грудь,
А шею согнуть — что шеей своей виселицу свернуть!
И вот уже форт встречает его, зовет на дружеский пир.
Но тому, кто Кемала решил обуздать, — узда обеденный жир.
И вот уже форт Букло позади, а он все быстрей и быстрей.
Кто хочет вернуть кобылу отца, спешит к воротам Джагей!
Кто хочет вернуть кобылу отца… Вот он! Мелькнул конокрад!
Полковничий сын рванул пистолет, и на скаку, наугад
Он выстрелил раз! Он выстрелил два! А пули все скок-перескок!
— По-солдатски стреляешь! — крикнул Кемал, — посмотрим, какой ты ездок! —
В громе копыт ущелье Джагей, и пыль, словно рушится твердь.
Скакун летел, как летит олень, но кобыла — как рыжая смерть.
Скакун, засекаясь, грызет мундштук, тяжелея, клюет головой,
А кобыла играет легкой уздой, как девчонка перчаткой порой.
Слева — скала. И справа — скала. Терновник, и небо мертво.
И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого.
…То ли месяц они согнали с небес, то ли согнули в рог?
Скакун уже мчится, как раненый бык, а кобыла — что стригунок.
И грянул скакун о кучу камней, забился, сползая в завал.
Но — осадил кобылу Кемал и всадника поддержал.
Он вышиб из рук его пистолет: — Не к месту шальной свинец!
Ты жив еще, малый, лишь потому, что дорог Кемалу храбрец.
За двадцать миль здесь нету скалы, не сыщешь корявого пня.
Откуда бы мой человек не достал того, кто целит в меня.
И стоит мне руку слегка приподнять и после ладонью в траву —
Устроят шакалы шакалий пир, рассевшись по старшинству.
И если на грудь моя голова как знак упадет без сил.
Те коршуны, что над нами свистят, ужравшись, не вымахнут крыл. —
Но легко отвечал полковничий сын: — Твои гости единых кровей,
Не лучше ль убытки сперва подсчитать, сзывая высоких гостей?
Когда тысячи сабель на воздух плеснут, чтоб кости мои вернуть.
Окажется вору шакалий пир не по карману чуть-чуть.
Наши кони потопчут хлеба на корню. Солдаты вырежут скот.
И урожай соломенных крыш голодный огонь сожрет.
Что ж, если цена по карману тебе и собратья ужина ждут,
Воем, как и положено псу, сзывай шакалов, я тут!
Но если цена чересчур высока — и хлеб, и кровли, и скот…
Верни мне кобылу отца моего — и кончим на этом счет. —
Кемал пятерней ухватил его и поставил перед собой:
— Ни слова о псах! Здесь с волком волк — бывалый и молодой!
Коль трону тебя — да буду я жрать падаль и саранчу!
Ты шутку кидаешь навстречу копью, ты хлопаешь смерть по плечу! —
Легко отвечает полковничий сын: — Честь рода важней головы.
Отец мой дарит кобылу тебе, друг друга стоите вы. —
…А кобыла меж тем хозяину в грудь уткнулась мордой своей…
— С тобой мы равны, но кобыла всегда любит того, кто юней.
Пускай же она конокрада дар легко несет, как перо:
В расшивке седло, и чепрак к седлу, и звонких стремян серебро. —
И полковничий сын достает пистолет: — Нас выстрел трезвит порой.
Я тем пистолетом стрелял во врага, я другу дарю другой.
— Дар за дар! — воскликнул Кемал. — Твой отец, чтоб меня побороть.
Плотью от плоти своей рискнул, и я ему шлю свою плоть. —
Он свистнул сына. И сын его — одним прыжком из-за скал.
Стройно качнувшись, словно копье, с отцом своим рядом встал.
— Вот твой хозяин! — кивнул Кемал. — Служи ему, словно щит.
Он водит разведчиков ночью и днем туда, где дело горит.
Пока я сам не расторг союз, в законе его права.
За кровь его теперь на кону, мой сын, твоя голова.
Отныне хлеб королевы — твой хлеб, и враг королевы — твой враг.
И если облавой сквозь мрак на отца — иди на отца сквозь мрак!
Служи ему верно в походном седле, в горах и на плоской земле,
Где, может, в чинах подымешься ты, а я подымусь в петле.
И они взглянули друг другу в глаза, которым неведом страх,
И клятву на братство дали они на соли и на хлебах.
На гладком клинке, который поднял огня и земли замес.
На рукоятке стального ножа, на имени Бога Чудес.
Два сына, два брата на седла свои и к форту Букло — намет!
А в форте Букло: — Он один уходил… Откуда же этот приплод? —
Но вот показались казармы вблизи и двадцать сабель — в упор.
И каждая сабля хотела лизнуть кровь жителя жарких гор.
— Ни шагу! — вскричал полковничий сын. — Ни шагу! Оружие прочь!
Я прошлою ночью вора искал, я брата нашел в эту ночь.
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде,
Пока души не вывернет, как потроха. Всевышний на Страшном суде.
Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу.
Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!
