Он спал, рыбак. В окне уже светало.
А он всё дрых. Багровая рука
с лежанки на пол, как весло, свисала,
от якорей наколотых тяжка.
Русалки, корабли, морские боги
качались на груди, как на волнах.
Торчали в потолок босые ноги.
Светилось «Мы устали» на ступнях.
Рыбак мычал в тяжелом сне мужицком,
и, вздрагивая зябнуще со сна,
вздымалось и дышало «Смерть фашистам!»
у левого, в пупырышках, соска.
Ну а в окне заря росла, росла,
и бубенцами звякала скотина,
и за плечо жена его трясла:
«Вставай ты, черт..,. Очухайся — путина!»
И, натянув рубаху и штаны,
мотая головой, бока почесывая,
глаза повинно пряча от жены,
вставал похмельный муромец печорский.
Так за плечо трясла его жена,
оставив штопать паруса и сети:
«Вставай ты, черт… Очухайся — война»,
когда-то в сорок первом на рассвете.
И, принимая от неё рассол,
глаза он прятал точно так, повинно…
Но встал, пришел в сознанье, и пошёл,
и так дошёл до города Берлина…
