Друзья мои, когда умру я,
Пусть холм мой ива осенит…
Плакучий лист ее люблю я,
Люблю ее смиренный вид,
И спать под тению прохладной
Мне будет любо и отрадно.
Одни мы были вечером… я подле
Нее сидел… она головкою склонилась
И белою рукой в полузабвеньи
По клавишам скользила… точно шепот
Иль ветерок по тростнику скользил
Чуть-чуть — бояся птичек разбудить.
Дыханье ночи, полной неги томной,
Вокруг из чащ цветочных испарялось;
Каштаны парка, древние дубы
С печальным стоном листьями шумели.
Внимали ночи мы: неслось в окно
Полуоткрытое весны благоуханье,
Был ветер нем, пуста кругом равнина…
Сидели мы задумчивы, одни,
И было нам пятнадцать лет обоим;
Я на Люси взглянул… была она
Бледна и хороша. О, никогда
В очах земных не отражалась чище
Небесная лазурь… Я упивался ею.
Ее одну любил я только в мире,
Но думал я, что в ней люблю сестру…
Так вся она стыдливостью дышала;
Молчали долго мы… Рука моя коснулась
Ее руки — и на челе прозрачном
Следил у ней я думу… и глубоко
Я чувствовал, как сильны над душой
И как целительны для язв души
Два признака нетронутой святыни —
Цвет девственный ланит и сердца юность.
Луна, поднявшись на небе высоко,
Вдруг облила ее серебряным лучом…
В глазах моих увидела она
Прозрачный лик свой отраженным… кротко,
Как ангел, улыбнулась и запела.
Запела песнь, что трепет лихорадки,
Как темное воспоминанье, вырывал
Из сердца, полного стремленья к жизни
И смерти смутного предчувствия… ту песню,
Что перед сном и с дрожью Дездемона,
Склоняяся челом отягощенным,
Поет во тьме ночной, — последнее рыданье!
Сначала звуки чистые, полны
Печали несказанной, отзывались
Томительным каким-то упоеньем;
Как путник в челноке, на волю ветра
Отдавшись, по волнам несется беззаботно,
Не зная, далеко иль близко берег,
Так, мысли отдаваясь, и она
Без страха, без усилий по волнам
Гармонии от берегов летела…
Как будто убаюкиваясь песнью…
Перевод А. А. Григорьева
