Во время крайности къ словамъ не прилипай,
Да къ дѣйствію ступай.
Въ саду своемъ гулялъ учащихся мучитель,
А именно шалунъ несмысленной учитель.
Рабенку на бѣду,
Колодезь въ етомъ былъ саду.
Въ колодезь ученикъ попался,
И ужъ до пояса купался:
На смертномъ онъ одрѣ, безъ немощи, лежитъ,
Свиненкомъ онъ визжитъ,
Терзаясь ужасомъ и лютою тоскою,
За вѣтви дерева держась рукою.
Не любитъ Философъ
Рабячьихъ голосовъ,
И резвость ненавидѣлъ.
Какъ ето онъ увидѣлъ,
Журилъ ученика: тебя потребно сѣчь:
И сталъ ему вѣщать ученнѣйшую рѣчь.
Рабенокъ молитъ: вотъ, теперь меня ты молишъ;
А тотъ кричитъ еще въ колодезѣ стеня:
Пожалуй прежде вынь мсня,
И послѣ говори что ты тогда изволишъ.
Шалун великий, Ученик,
На берегу пруда резвяся, оступился,
И в воду опустясь, ужасный поднял крик.
По счастию за сук он ивы ухватился,
Которая шатром
Нагнула ветви над прудом.
На крик Ученика пришел его Учитель,
Престрогий человек и славный сочинитель.
«Ах, долго ли тебе во зло употреблять
Мое примерное терпенье?
Воскликнул педагог. — Не должно ль наказать
Тебя за шалости, дурное поведенье?
Несчастные отец и мать! жалею вас!
Ну как пойдешь ты мокрый в класс?
Не станут ли тебе товарищи смеяться?
Чем здесь в пруду купаться,
Учил бы лучше ты урок.
Забыл ты, негодяй, мои все приказанья;
Забыл, что резвость есть порок!
Достоин ты, весьма достоин наказанья;
И, ergo, надобно теперь тебя посечь».
Однако же педант не кончил этим речь,
Он в ней употребил все тропы и фигуры
И декламировал, забывшись до того,
Что бедный ученик его,
Который боязлив и слаб был от натуры,
Лишился вовсе чувств, как ключ пошел на дно.
Без разума ничто учение одно.
Не лучше ль мне поторопиться
Помочь тому, кто впал от шалости в беду?
За это ж с ним браниться
И после время я найду.
Перевод: Измайлов.
