Я знал, что нам близкое горе грозило,
Но я не боялся при ней ничего, —
Она как надежда была предо мною,
И я не боялся при ней ничего.
И пела она мне про сладость страданья,
Про тайную радость страданья любви,
Про тайную ясность святой благодати,
Про тайный огонь в возмущенной крови.
И, павши на грудь к ней, я горько заплакал,
Я горько заплакал и весь изнемог,
Рыдал я и слышал рыдания милой.
Но слез ее теплых я видеть не мог.
Я голову поднял, но горькие слезы
Исчезли с ресницы и с ока ея…
Она улыбнулась, как будто невольно,
Какую-то радость в душе затая.
О друг мой! Ты снова беспечно-игрива!
Зачем ты беспечно-игрива опять?
Хотя б ты из песни своей научилась,
Из песни своей научилась страдать!
